Содержание:
— В конце октября губернатор Вологодской области Георгий Филимонов заявил о вымирании Русского Севера из-за алкоголизма. Обвинил он в этом и алкомаркеты, предметно вашу компанию, и предсказал ваш уход с рынка из-за антиалкогольных инициатив региона. Какое у вас объяснение этой ситуации?
— У регионального вопроса всегда есть несколько нюансов. Во-первых, наши магазины — не алкомаркеты, а магазины «у дома», то есть магазины в шаговой доступности. В алкомаркетах доля продаж алкоголя составляет 80–90%, а у нас — менее четверти, все остальное — это продукты питания, напитки, товары повседневного спроса, табак. Этот формат очень востребован, это тенденция мирового и российского рынка, большинство наших конкурентов также активно стали развиваться в этом формате. Странно обвинять нас в быстром росте, если он востребован у потребителей по всему миру. В Японии, например, 100 тыс. магазинов такого формата.
Во-вторых, сегодня практически все акцизные составляющие алкоголя остаются в субъекте Федерации. А бюджет субъекта — это что? Это вся социалка, и исполнительная власть субъекта это не может не учитывать. Во-третьих, важнейший нюанс связан с безопасностью добросовестного потребителя, за которую должны отвечать профессионалы, то есть торговые сети. Сегодня заходишь в любой сетевой магазин, и там точно на 100% все будет правильно с точки зрения безопасности для потребителя.
А теперь представьте, что из-за каких-то необдуманных действий или решений все это просто отдается на откуп рынку. Сейчас в так называемой маргинальной «алкогольной» категории населения всего процента два потребителей. В 1985 году, когда началась горбачевская антиалкогольная кампания, мне как раз исполнилось 18 лет — по закону можно было официально покупать алкоголь. Правда, купить то, что хотелось, я не мог — его просто не было. Я по сей день помню вкус огуречного лосьона, тройного одеколона и всевозможных спиртовых жидкостей... Я родился и вырос в маленьком городе Бакал в Челябинской области — это город, где живут горняки и шахтеры. И я помню, как люди вне зависимости от времени года лежали на улице в непотребном состоянии. Сегодня, приезжая туда, я этого не вижу.
Я занимаюсь алкоголем с 1988 года, то есть еще при коммунистах и при Горбачеве начал. Вся алкогольная трансформация нашего общества прошла на моих глазах. И сегодня, по большому счету, у нас общество трезвое, особенно наши дети и внуки. В массе своей наш народ сегодня трезвый...
— И вас, как продавца алкоголя, это расстраивает?
— Почему? Нет, подождите. У нас миссия какая? (Студенников показывает на стену кабинета, где написана миссия компании: «Поменять отношение людей к алкоголю». — РБК). Миссия — чтобы мой народ был трезвый. Алкоголь — это природный антидепрессант. Все время рассказывают про вред алкоголя, но никто про его пользу почему-то не говорит. Я думаю, что логично задать вопрос всем участникам — нам, производителям, правоохранительным органам: сколько благодаря легальному алкоголю людей выживает на самом деле?
В контексте разговора про регионы и общей якобы алкоголизации страны нужно обратить внимание на вопрос статистики, а точнее, что она учитывает. Она учитывает только легальные продажи. Соответственно, чем легальнее субъект Российской Федерации с точки зрения продажи алкоголя, тем потребление на душу населения выше. Значит ли это, что в регионе с самым высоким уровнем потребления на душу населения реально столько пьют? Скорее всего, нет. При этом официальная статистика абсолютно не видит нелегальный рынок, и региональные власти это не может не беспокоить.
— Георгий Филимонов приводил данные, что 71% смертей среди жителей трудоспособного возраста в регионе связан с алкоголем. У вас там 168 магазинов. Там большая доля нелегальной зоны?
— Я не знаю, откуда у губернатора такая статистика. В Вологодской области нелегальный рынок, кстати, небольшой. Регион довольно компактный, там проживают всего 1,2 млн человек с достаточно высоким уровнем развития розницы. Предположу, что большинство смертей связано не с употреблением высококачественного марочного алкоголя, который мы легально продаем в своих магазинах, а с низкокачественной продукцией, контрафактом и самогоном.
— Вологодский губернатор в итоге выступил с инициативой ограничить продажу алкоголя на территории региона до двух часов в сутки.
— Наш магазин существует только до тех пор, пока он нужен людям. Если он людям не нужен, его не будет. С точки зрения бизнеса мы более успешны, когда человек трезвее, более информирован о том или ином продукте и более ответственно подходит к потреблению. С маргинальным потребителем ты никогда бизнес не сделаешь.
Алкоголь — это архисложный предмет с точки зрения природы человека. Его никто и никуда не смог деть, никакими запретами это не убрать. Почему? Потому что он дан нам навсегда. И этим нужно заниматься профессионально и ответственно, в первую очередь с точки зрения работы с детьми. До 14 лет они должны получить образовательное представление об алкоголе. Они должны понимать — как с этим предметом обращаться. Просто одними запретами мы не сможем детей загнать в угол и отвадить их от этой истории.
Любые инициативы нужно делать с точки зрения народа, а не с точки зрения бизнеса. Бизнес — это всего лишь одна из составляющих процесса. Мы что хотим? Сделать абсолютно трезвое общество? Давайте запретим алкоголь. Я только «за». Тот бизнес, который так или иначе связан с алкоголем, думаю, перестроится — будет продавать кефир и газировку. Те, кто не сможет перестроиться, туда им и дорога. Проблем я не вижу абсолютно никаких. Давайте себе на минуту представим: мы делаем стопроцентно сухой закон в нашем обществе, в нашем государстве. И что?
— Резкий рост числа смертей от отравлений после этого?
— Резкий рост числа смертей от отравлений — это будет полбеды. Вот если бы я в свои 18, в разгар горбачевской реформы пришел трезвым на дискотеку, то все бы подумали, что я ненормальный неблагополучный парень. У меня, значит, или денег нет, или смекалки на то, чтобы напиться. И поэтому я, как минимум, очень немодный чувак. И, допустим, у нас на дискотеку собиралось человек 400. Из 400 человек трезвым, хотя и это очень сомнительно, был только директор клуба. Я не помню, чтобы хоть один был трезвым, потому что это было ненормально. Ты должен быть подшофе. То есть, другими словами, мы для молодежи делаем запретный плод, который становится очень сладким и вожделенным. Откуда мы потом, в 1990-е, имели повальный алкоголизм и наркоманию? Они зародились как раз в середине 1980-х. Я состоявшийся человек, мне без разницы: есть сухой закон — нет проблем.
Соответственно, представители власти с подобными инициативами запретов берут на себя ответственность? Эти люди точно готовы взять ношу держать общество в правильном русле с точки зрения потребления алкоголя, в первую очередь молодежь? Возьмите на себя ответственность и скажите: «Мы очень ответственные ребята, мы вам гарантируем, что в моей губернии после этого умирать никто не будет, и все будут трезвые. И у всех КПД на работе будет 100%».
Они готовы действительно контролировать нелегальный рынок? Что такое нелегальная плоскость? Себестоимость одной бутылки у тебя падает раз в пять, если ты не платишь все возможные сборы, то есть с точки зрения денег он становится все более доступным. А нелегальным производителям какое счастье будет, представьте, наценка 200%! Многие, кто работает легально, просто уйдут в нелегальную плоскость. Я это проходил в конце 1980-х, знаю, как этот процесс был организован.
Я не хочу наговаривать на коллег по цеху, но просто факультативно заниматься алкоголем — это нонсенс. Невозможно взять и путем запретов отрезвить всех. Давайте вспомним, кто у нас занимался отрезвлением за последние 100 лет? Царь Николай II и Михаил Сергеевич Горбачев. Чем закончилось, как у первого и второго? Почему? Потому что это противоприродное явление. Если уж ты такой мегаборец с пьянством, то точно не так это надо делать. Хочешь сделать хорошо — собери всех участников процесса и послушай.
— Вы же такую встречу можете инициировать? Допускаю, что можете.
— Чтобы что-то инициировать, должна быть добрая воля со всех сторон. Я кто такой?
— Вы человек, который гарантировал, что через «три поколения, через 60 лет, мы вытащим наших внуков и правнуков из этой синей ямы, из этого дерьма алкогольного» (цитата из интервью Студенникова РБК в 2015 году).
— Уже вытащили, полтора поколения хватило. Вы считаете, наш народ пьяный? Вы так считаете? Я вам ответственно заявляю, как человек, который работает в 76 регионах: наша страна трезвая. Потому что вы, может быть, не видели пьяную страну. У нас народ трезвый сегодня — и как раз благодаря работе в первую очередь легального ретейла и производителя. Сегодня весь выпускаемый алкоголь на десять голов выше по качеству того, что было при Советском Союзе. Если мы берем такой напиток, как водка — нигде в мире такую водку не сделают, как здесь. Любая водка по любой цене, неважно, за 1000 руб. или за 300 руб., будет высочайшего класса. Все остальное — маркетинг и комплектация. Если вы возьмете вино за 700 руб. из Италии, Франции, Испании и наше вино за 400 руб. — это небо и земля. Наше будет на две головы выше.
— Любая региональная инициатива может же вылиться на федеральный уровень. Если один регион такое введет, то может ввести и другой. С федерального уровня — как можно охарактеризовать подход к регулированию?
— Если начинается цепная реакция — по субъектам или выходит на федеральный уровень, вопрос по-прежнему один: готовы ли люди взять на себя за это ответственность? Не на словах, а ежедневной 24-часовой работой. У нас 200 тыс. человек так работают, мы 365 дней в году занимаемся этой темой. Они готовы заместить нас и взять это все на себя? Вы готовы своих детей под этот эксперимент подставлять? Я не готов. Вы готовы жить на площадке вместе с бабушкой, которая торгует круглосуточно водярой? Я жил в коммуналке, в которой так торговали: круглосуточно «стук-стук», деньги туда, сюда, милиция...
Государство выполняет свою главную роль — оно регулирует. И правильно делает. Мы всегда за любую инициативу по регулированию этого рынка. Если ты ситуацию отпускаешь с точки зрения контроля, она полностью уходит в черную плоскость. И поэтому когда государство на федеральном уровне начинает выходить с теми или иными регуляторными инициативами и спрашивает нас: «Вам окей?» — мы говорим: «Конечно, окей». Раньше алкоголь можно было продавать круглосуточно, если помните. Потом приняли решение на федеральном уровне, что его продаем с 8 до 23. Мое мнение, что с точки зрения федерального законодательства уже можно еще пару часов убрать. Общество готово, точно готово, я знаю. Но оставлять всего два часа — к этому общество точно не готово. Почему?
— Очереди будут стоять?
— У нас есть фотографии 1980-х, мы их коллекционируем, там есть, как люди штурмуют магазины. И я их штурмовал, один раз в давке даже сознание потерял. Поэтому с точки зрения ограничений — мы всегда «за», но везде должен быть здравый смысл. Мы должны понимать — общество готово или не готово. Например, что сегодня происходит сплошь и рядом? У нас в жилых домах кафе, имея общепитовскую лицензию, круглосуточно реализует алкоголь. Это нормально? Вы хотите жить в таком доме? Я — нет, не хочу. Мне это зачем? Общество готово, чтобы эту тему свернуть? Конечно, готово, готовы все. Поэтому мы всегда только «за», но везде должен быть пинцетный метод, а не сплошняком ковровой бомбардировкой.
Делать те или иные законодательные инициативы ради законодательных инициатив — это одна история, а если их делать ради народа, это другая.
— Насколько эффективно квотировать российскую продукцию на полках?
— Не надо ничего квотировать, оно само собой увеличится. Если раньше у нас российского вина была доля 15%, то сегодня она уже 75%.
— А экономика российских вин для вас, как продавца, достаточна?
— У нас есть определенная норма прибыли, и она укладывается в 2%. Не в 222%. Почему-то у всех иллюзия, что люди, связанные с алкоголем, это: а) жулики, б) мегабогатые люди. Я не знаю ни одного мегабогатого производителя алкоголя. Если у производителей норма прибыли 1,5–2% — это счастье сегодня. Прошли те времена, когда на алкоголе зарабатывали 30%, 70%, нет такого. Это благодаря опять же выстроенной системе ретейла — мы довели ситуацию до этого сегодня. Нас же еще зачастую во многих субъектах обвиняют в чем — что у нас очень низкие цены...
— Если утрировать, то, конечно, можно обвинить — вы же делаете алкоголь более доступным...
— Подождите, есть же минимальная розничная цена, установленная государством. Как мы можем сделать дешевле? Хотя ладно, обвинить можно: допустим, захотели вы Ruinart Rose. Придете в одно место и купите его, допустим, за 15 тыс. руб., а у нас за 9 тыс. руб. То есть мы вас, конечно, спаиваем. А если серьезно — что плохого в том, что мы сделали его для вас доступнее? Это же история не про то, что вы настолько безответственный пользователь этих вещей, что вас можно побудить вот такими действиями пить больше Ruinart.
— Нужно ли разрешать онлайн-продажу алкоголя?
— Нет, конечно. Вы согласны на такую легализацию с точки зрения безопасности ваших же детей?
— Это же вопрос верификации возраста скорее.
— Кто будет верифицировать? Курьеры, приносящие вам продукты? Вы считаете, что он в состоянии верифицировать? Любая инициатива упирается в исполнение. У нас в день в компании принимается несколько десятков решений. А как добиться их исполнения?
— А вы как легальный ретейл не сможете на себя взять реализацию этого?
— Нет, мы не сможем. Я реалист и знаю, что не смогу это контролировать. В магазине — могу, потому что там есть видео, аудиоконтроль, мы постоянно устраиваем провокации со стороны службы внутреннего контроля.
— То есть у вас сейчас нет такой технологии, которая позволит на каждого курьера, условно, повесить камеру контроля?
— Нет, эта камера всегда не будет работать, а у курьера всегда найдется объяснение почему. Мы не сможем этого добиться. Алкоголь — это не бутылка воды или булка хлеба. Это очень сложный предмет. Наш народ — это дети, которых если не заставлять учиться — за редким исключением сами в школу не пойдут. Поэтому мы не можем просто взять и народ вот так вот швырнуть на откуп какому-то бизнесу.
— Вы не особо верите в сознательность русского народа...
— А вы верите в сознательность трехлетнего ребенка? И я такой же, и вы такая же. Вы что думаете, мы какие-то другие?
Я в 2007 году, наверное, принял для себя решение, что алкоголь мне мешает быть конкурентоспособным по отношению к моим коллегам по цеху — у меня сразу снижается концентрация. Но это лично у меня, может быть, у кого-то фокус, наоборот, собирается.
— Вы не употребляете алкоголь?
— Практически нет, крайне редко. Но как это было у Жванецкого: «Кто я такой, чтобы не пить!»
— Почему вы никогда производством алкоголя не занимались?
— Мое личное убеждение — ты можешь быть профессионален и максимально эффективен только в одном деле. Если занимаешься двумя делами, то у тебя ни там, ни там не будет результата. Может быть, у вас есть примеры людей, у которых восемь бизнесов и везде они номер один? Я не знаю. Но я точно знаю, что если концентрируюсь только на одном, то у меня есть шанс делать лучше всех эту работу. Это как в анекдоте про портных с улицы Дерибасовской: у всех висели таблички «Лучший портной в Европе», «Лучший портной в мире». А один товарищ написал: «Лучший портной на Дерибасовской». Когда ты занимаешься одним делом, у тебя есть шанс делать это лучше всех и нести радость людям.
— Когда потребитель сейчас приходит в магазин, он на что обращает внимание — цена, ассортимент?
— Сегодняшний покупатель точно понимает, куда и зачем он идет. Он четко разделяет свой запрос при походе в условную «Азбуку вкуса» и в «Красное & Белое». Но ходит он и туда, и туда. Цена на общие позиции среднего ценового сегмента — плюс-минус одинаковая на всем рынке. В премиалке или в районе минимальной розничной цены могут быть колебания — где-то дороже, где-то дешевле. Но у покупателей уже сформировался определенный образ каждого магазина. По каждому магазину у покупателя есть понимание. Если 20 лет назад люди бегали между магазинами и искали, где дешевле, сейчас такого нет. Миграция остается у людей преклонного возраста, которые живут на пенсию и перемещаются между рядом стоящими магазинами и смотрят, где и на какой продукт сегодня есть акции. Поэтому сегодня покупатель в первую очередь в магазин идет с пониманием, чем этот магазин наполнен, то есть за ассортиментом.
— К вам он зачем идет?
— К нам он идет тоже за стандартным продуктовым набором. Сегодня доля алкоголя в продажах всего 24%.
— «Алкогольная доля» дальше будет сокращаться?
— Нет, потому что это опять же противоречит нашей миссии. Если мы ее сократим, мы не нужны будем покупателю.
— У вас много параллельного импорта?
— Параллельный импорт угасает с огромной скоростью, покупателю импортная история практически не нужна, за исключением каких-то премиальных брендов. В массмаркете полностью произошло замещение. Сегодня российские производители заместили практически все, что до полутора тысяч рублей на полке. Доля импорта сжимается и сожмется до доли процентов.
— Что пьют сейчас россияне? Есть ли какой-то общий тренд?
— Российское вино, оно в тренде, и игристое.
— Это долгосрочный тренд?
— Да, конечно. В вине тренд на низкое содержание алкоголя. Раньше российский потребитель отдавал предпочтение сладкому вину, потом были полусладкие, затем сухие с 14–16-процентным содержанием алкоголя. Сейчас это вино крепостью 12% и ниже. Потребитель стал продвинутый: 11% алкоголя — берем, если 16% и выше — нет, завтра с утра будет тяжеловато какие-то дела делать.
Соответственно, основной тренд сегодня — это вино, российское и вино с малым содержанием спирта, плюс игристое. Все игристое в тренде, и импортное, и российское, и так далее. Но с импортным цена ушла за психологическую отметку.
— Как реакция на это — вы сами сокращаете импорт?
— Конечно, а как?
— То есть это не столько сложности с расчетами с иностранными контрагентами…
— Вам напомнить, сколько деньги сегодня стоят?
— Дорого, очень дорого.
— Мы не можем ни физически, ни экономически держать те товары, которые никому не нужны. У каждого товара в магазине, у него есть свой срок оборачиваемости, и в первую очередь это касается такого сложного напитка, как вино. Вино, простоявшее более года на полке магазина, меняет свою органолептику не в лучшую строну. То есть вы, как потребители, должны всегда смотреть на дату розлива. Прибавьте месяца три к дате розлива — это значит, оно попало на полку. Если вы видите пятилетней давности розлив — не надо покупать этот продукт. Нигде — ни в специализированном магазине, ни в универсальном, лучше не надо. Водка еще более тонкий продукт с точки зрения впитывания информации, она «включает» в себя любой мат, музыку, крики... Но сегодня водка в России потрясающего качества, любая вообще, независимо от бренда, которая куплена в легальном магазине.
— Цены на российский алкоголь, они соответствуют его качеству?
— Относительно импортного, конечно.
— Правильно ли по отношению к потребителю увеличение пошлин на импортный алкоголь — есть же идеи увеличить их вплоть до 200%?
— Тот, кто такое предлагает, берет на себя ответственность. Давайте у него спросим. Если берет — нет проблем, давайте.
— По итогам 2023-го, по оценке Forbes, ваш оборот превысил триллион рублей (1,15 трлн руб.). Какой план на этот год?
— Будет примерно +22%.
— Как-то на вашем бизнесе сейчас отражается рост ключевой ставки и доступности финансирования?
— Нет.
— Нет? Обычный ответ — «плохо».
— Если ты действительно предприниматель, то у тебя нет слова «плохо», его не должно быть. Слово «плохо» — это не для предпринимателя. Предприниматель должен уметь работать в любых условиях. Мой дед, которого в 1937 году забрали, и семья его больше не видела, по рассказам моей матери, занимался предпринимательством. То есть можно быть настоящим предпринимателем даже в тоталитарный сталинский режим, где была полная нетерпимость во всем обществе к предпринимательству. Если люди в тех условиях занимались этим, то в наших условиях говорить, что «плохо» — извините, смешно. Поэтому если ты предприниматель, у тебя нет понятия «плохо», ты либо делаешь дело, либо не делаешь, а рассказывать про то, что у тебя плохо — это… В кругу семьи рассказывайте. Все хорошо у нас.
— К идее IPO не вернулись?
— Кому оно нужно сейчас? Сегодня можно просто деньги отнести в банк — и инвестируйте на свой депозит. Зачем инвестору риски IPO? Как мы можем быть ему интересными, если пообещаем максимум 2% доходности?
— Вы деньги компании на депозиты сейчас уводите?
— Нет. У нас есть рабочий капитал, он плавающий, и мы постоянно держим баланс между займом и между депозитом.
— Сколько сейчас «Красное & Белое» может стоить как компания?
— Всегда предмет стоит столько, сколько за него дают. Очереди к нам нет, как видите. Значит, нисколько не дают.
— Вы семью привлекаете к участию в бизнесе? Дети участвуют?
— Нет.
— Это их принципиальная позиция или ваша?
— Моя.
— Почему? Как вы видите, условно, передачу этого бизнеса дальше? Продать, закрыть?
— Не знаю, мы об этом не думаем. Вы к бизнесу относитесь как к бизнесу, а я к бизнесу отношусь как к своей жизни. Это просто моя жизнь и все. Я не отношусь к этому так, что я должен как-то монетизировать эту историю и в гроб все эти монеты унести. Даже Александр Македонский, когда умирал, сказал своим близким: «Две дырки в гробу сделайте». Ему говорят: «Зачем, великий император?» Он говорит: «Руки туда мои высуньте, и когда понесете меня, чтобы все вокруг видели, что я всем миром владею, но на тот свет ухожу ни с чем, с пустыми руками».
Почему дети не войдут в бизнес… Потому что я точно знаю, что это невозможно, они не смогут. Тебе Бог либо дал, либо не дал. Ты можешь башку себе об стену разбить, восемь образований получить и все остальное, но если тебе не дали — тебе не дали. Образование не имеет значения вообще никакого, полный ноль. Оно нужно, чтобы научиться писать и читать, чтобы прочитать в первую очередь Книгу книг (Библию. — РБК) — главную «инструкцию по эксплуатации» человека. Образование нужно только для того, чтобы научить человека учиться всю свою жизнь до гробовой доски. Чем образованнее человек приходит, например, к нам на работу, он себя считает сильно умным, всезнающим, что мы все делаем не так, и от него только вред. Зачем нам такой человек? От него только вред. Ему говоришь: «Бери лопату, копай отсюда досюда». Он говорит: «А зачем я буду копать? Завтра же засыпать». Я говорю: «А завтра засыпать». Он: «Не, я тогда копать не буду». А мне-то надо, чтоб копал. И копает тот, у кого только ПТУ за плечами.
— В 2020-м вы говорили, что в России в какой-то момент развиваться будет не так интересно, и анонсировали выход на внешние рынки — тогда это были США, Китай, Индия...
— Человек предполагает, а Господь располагает. «Товарищ Моисей, тебе дали евреев, веди, куда сказано. Хорош о всем мире заботиться». С годами мы становимся умнее и слышим, что нам говорят.
Когда ты работаешь со всем миром, то возникает иллюзорное представление о твоем месте в нем, начинаешь ощущать себя частью глобальной истории. Основные же двигатели прогресса — это торгаши. Магелланы, Колумбы ездили, что-то открывали, соединяли народы... У нас, у торгового люда, нет понятия национальности. Либо мы торгуем, либо мы не торгуем. Самые главные миротворцы на земле — это торгаши. Но сейчас ситуация такая, что мы для себя не рассматриваем иностранные рынки, не готовы психологически. Откуда настроение психологическое берется? Например, приезжаешь в какую-нибудь Францию, и когда люди узнают, что ты из России, то на бытовом уровне к тебе формируется уже совершенно другое отношение, чем десять лет назад. Это сильно бросается в глаза.
— Какие страны остаются в партнерах? Может быть, кто-то активизировался с поставками в Россию?
— Например, мы продолжаем работать с Новым Светом. С Новой Зеландией и Австралией — нет: а смысл работать с Зеландией, если в следующем году цена бутылки уже за 3 тыс. руб. улетит... Грузия остается, хотя чуть-чуть просели. Казахстан, Армения, Азербайджан — все бывшие советские республики, кроме Прибалтики. На втором месте по объемам поставок после них, наверное, Турция. Больше всего активизировался Узбекистан — они же с советских времен делали вино, крепленое преимущественно, но сейчас всякое делают, и даже коньяк. Там вообще сейчас какая-то мекка с точки зрения инвестиций, много русских денег.
— Проблемы с трансграничными расчетами есть?
— Конечно, как и у всех. Проблема номер один. Но я уже сторонник того, чтобы вообще не было этого импорта. Потому что очень много отнимается времени и сил. Очень не хочется этим заниматься, мышиная возня. Просто толочь воду в ступе, с этими платежами. Там же от американцев все больше и больше препонов, то есть это бег с препятствиями. Вместо того чтобы бизнесом заниматься, ты занимаешься тем, как платежи куда-то закинуть. Уже бы запретили всё…
— Как вы замер делаете — «нужны, не нужны» вы в каком-то регионе?
— Если в этом регионе наши магазины будут нужны людям и там работают законы Российской Федерации, то, конечно, мы будем смотреть на них. Но есть места, где мы людям не нужны.
Важно слышать и видеть. Чем предприниматель от простого человека отличается? Тебе дали способность видеть, третий глаз, «чуйка» называется в народе. Это сложно объяснить средневерующему человеку или очень умному — последний все поставит под сомнение. А тут нельзя ничего под сомнение ставить. Вот когда я, например, как руководитель компании, говорю: «Копай отсюда и дотуда» — ты не должен ставить под сомнение. Ты просто должен копать. А чем выше IQ, тем больше сомнений: «А не дурак ли я?» И вот такие люди любую компанию тащат в пропасть.
— Предположим, что завтра все границы открываются, европейские страны снова становятся дружественными. Есть ли предпосылки, что российский потребитель возвращается к импортной продукции?
— Когда-то импорт доходил до 40% в нашем портфеле, сейчас это порядка 17% — это и продукты, и алкоголь. Во-первых, российский потребитель познакомился с российскими же производителями в новой ипостаси и обнаружил для себя, что, оказывается, пророки в отечестве есть. Во-вторых, это эффект растянутой резинки: если мы резинку растянули, то она уже вернется не в том состоянии, а более растянутая. Мы работаем в сегменте массмаркета и живем по закону больших чисел, из которого следует, что полностью назад ничего не вернется. Да, какой-то откат произойдет, но он не вернется на то место, которое было.
Плюс российский производитель приобрел новые навыки и освоил массу продуктов, которыми раньше даже и не думал заниматься. Сейчас российские производители делают колу лучше и вкуснее, чем Coca-Cola, например. То есть даже там, где были какие-то незыблемые столпы и считалось, что невозможно сделать Snickers, Mars, гамбургер, McDonald's — оказывается, что все возможно. Я считаю, русские предприниматели — лучшие в мире.
— Самые предприимчивые?
— Самые лучшие. Когда из России уходили luxury-бренды, они предоставляли возможность продавцам из местных магазинов работать по всему миру. И когда я общаюсь с брендодержателями, они говорят: «Лучше русского продавца нет никого». Меньше требований и лучше продает. Так же и предприниматель наш самый лучший, потому что мы росли через асфальт. А тот, кто пророс через асфальт, он точно лучше, чем тот, кто рос в парничке. Если кто-то еще хочет слой асфальта положить — пожалуйста, пускай катают, я только «за». Но есть проблема в том, что молодежь все меньше и меньше хочет быть предпринимателями.
— Почему?
— Тяги нет. Я думаю, что в первую очередь из-за общественного порицания. То есть для общества любой предприниматель, а особенно продавец — жулик и вор. Когда я рос, продавцы жили лучше, чем шахтеры, люди, работающие в руднике... Значит, и у меня, и у всего народа на подсознании сформировалось, что там что-то нечисто. Поэтому я сегодня, как продавец, нахожусь под гнетом: власти, народа, сотрудников, которых я заставляю работать. То есть моей работой сегодня не доволен никто. Только тот, кто меня поставил. Это очень тяжело.
— Что должно случиться, чтобы вам это все надоело и вы сказали: «Все, я устал, я ухожу»?
— Конечно, наступит этот момент. И он, согласно классику, может наступить внезапно: Миша хотел в литсовете на тусовку сходить вечером, а ему башку отрезали, «русская женщина, комсомолка» (цитата из «Мастера и Маргариты» Михаила Булгакова. — РБК).
— В конце октября губернатор Вологодской области Георгий Филимонов заявил о вымирании Русского Севера из-за алкоголизма. Обвинил он в этом и алкомаркеты, предметно вашу компанию, и предсказал ваш уход с рынка из-за антиалкогольных инициатив региона. Какое у вас объяснение этой ситуации?
— У регионального вопроса всегда есть несколько нюансов. Во-первых, наши магазины — не алкомаркеты, а магазины «у дома», то есть магазины в шаговой доступности. В алкомаркетах доля продаж алкоголя составляет 80–90%, а у нас — менее четверти, все остальное — это продукты питания, напитки, товары повседневного спроса, табак. Этот формат очень востребован, это тенденция мирового и российского рынка, большинство наших конкурентов также активно стали развиваться в этом формате. Странно обвинять нас в быстром росте, если он востребован у потребителей по всему миру. В Японии, например, 100 тыс. магазинов такого формата.
Во-вторых, сегодня практически все акцизные составляющие алкоголя остаются в субъекте Федерации. А бюджет субъекта — это что? Это вся социалка, и исполнительная власть субъекта это не может не учитывать. Во-третьих, важнейший нюанс связан с безопасностью добросовестного потребителя, за которую должны отвечать профессионалы, то есть торговые сети. Сегодня заходишь в любой сетевой магазин, и там точно на 100% все будет правильно с точки зрения безопасности для потребителя.
А теперь представьте, что из-за каких-то необдуманных действий или решений все это просто отдается на откуп рынку. Сейчас в так называемой маргинальной «алкогольной» категории населения всего процента два потребителей. В 1985 году, когда началась горбачевская антиалкогольная кампания, мне как раз исполнилось 18 лет — по закону можно было официально покупать алкоголь. Правда, купить то, что хотелось, я не мог — его просто не было. Я по сей день помню вкус огуречного лосьона, тройного одеколона и всевозможных спиртовых жидкостей... Я родился и вырос в маленьком городе Бакал в Челябинской области — это город, где живут горняки и шахтеры. И я помню, как люди вне зависимости от времени года лежали на улице в непотребном состоянии. Сегодня, приезжая туда, я этого не вижу.
Я занимаюсь алкоголем с 1988 года, то есть еще при коммунистах и при Горбачеве начал. Вся алкогольная трансформация нашего общества прошла на моих глазах. И сегодня, по большому счету, у нас общество трезвое, особенно наши дети и внуки. В массе своей наш народ сегодня трезвый...
— И вас, как продавца алкоголя, это расстраивает?
— Почему? Нет, подождите. У нас миссия какая? (Студенников показывает на стену кабинета, где написана миссия компании: «Поменять отношение людей к алкоголю». — РБК). Миссия — чтобы мой народ был трезвый. Алкоголь — это природный антидепрессант. Все время рассказывают про вред алкоголя, но никто про его пользу почему-то не говорит. Я думаю, что логично задать вопрос всем участникам — нам, производителям, правоохранительным органам: сколько благодаря легальному алкоголю людей выживает на самом деле?
В контексте разговора про регионы и общей якобы алкоголизации страны нужно обратить внимание на вопрос статистики, а точнее, что она учитывает. Она учитывает только легальные продажи. Соответственно, чем легальнее субъект Российской Федерации с точки зрения продажи алкоголя, тем потребление на душу населения выше. Значит ли это, что в регионе с самым высоким уровнем потребления на душу населения реально столько пьют? Скорее всего, нет. При этом официальная статистика абсолютно не видит нелегальный рынок, и региональные власти это не может не беспокоить.
— Георгий Филимонов приводил данные, что 71% смертей среди жителей трудоспособного возраста в регионе связан с алкоголем. У вас там 168 магазинов. Там большая доля нелегальной зоны?
— Я не знаю, откуда у губернатора такая статистика. В Вологодской области нелегальный рынок, кстати, небольшой. Регион довольно компактный, там проживают всего 1,2 млн человек с достаточно высоким уровнем развития розницы. Предположу, что большинство смертей связано не с употреблением высококачественного марочного алкоголя, который мы легально продаем в своих магазинах, а с низкокачественной продукцией, контрафактом и самогоном.
— Вологодский губернатор в итоге выступил с инициативой ограничить продажу алкоголя на территории региона до двух часов в сутки.
— Наш магазин существует только до тех пор, пока он нужен людям. Если он людям не нужен, его не будет. С точки зрения бизнеса мы более успешны, когда человек трезвее, более информирован о том или ином продукте и более ответственно подходит к потреблению. С маргинальным потребителем ты никогда бизнес не сделаешь.
Алкоголь — это архисложный предмет с точки зрения природы человека. Его никто и никуда не смог деть, никакими запретами это не убрать. Почему? Потому что он дан нам навсегда. И этим нужно заниматься профессионально и ответственно, в первую очередь с точки зрения работы с детьми. До 14 лет они должны получить образовательное представление об алкоголе. Они должны понимать — как с этим предметом обращаться. Просто одними запретами мы не сможем детей загнать в угол и отвадить их от этой истории.
Любые инициативы нужно делать с точки зрения народа, а не с точки зрения бизнеса. Бизнес — это всего лишь одна из составляющих процесса. Мы что хотим? Сделать абсолютно трезвое общество? Давайте запретим алкоголь. Я только «за». Тот бизнес, который так или иначе связан с алкоголем, думаю, перестроится — будет продавать кефир и газировку. Те, кто не сможет перестроиться, туда им и дорога. Проблем я не вижу абсолютно никаких. Давайте себе на минуту представим: мы делаем стопроцентно сухой закон в нашем обществе, в нашем государстве. И что?
— Резкий рост числа смертей от отравлений после этого?
— Резкий рост числа смертей от отравлений — это будет полбеды. Вот если бы я в свои 18, в разгар горбачевской реформы пришел трезвым на дискотеку, то все бы подумали, что я ненормальный неблагополучный парень. У меня, значит, или денег нет, или смекалки на то, чтобы напиться. И поэтому я, как минимум, очень немодный чувак. И, допустим, у нас на дискотеку собиралось человек 400. Из 400 человек трезвым, хотя и это очень сомнительно, был только директор клуба. Я не помню, чтобы хоть один был трезвым, потому что это было ненормально. Ты должен быть подшофе. То есть, другими словами, мы для молодежи делаем запретный плод, который становится очень сладким и вожделенным. Откуда мы потом, в 1990-е, имели повальный алкоголизм и наркоманию? Они зародились как раз в середине 1980-х. Я состоявшийся человек, мне без разницы: есть сухой закон — нет проблем.
Соответственно, представители власти с подобными инициативами запретов берут на себя ответственность? Эти люди точно готовы взять ношу держать общество в правильном русле с точки зрения потребления алкоголя, в первую очередь молодежь? Возьмите на себя ответственность и скажите: «Мы очень ответственные ребята, мы вам гарантируем, что в моей губернии после этого умирать никто не будет, и все будут трезвые. И у всех КПД на работе будет 100%».
Они готовы действительно контролировать нелегальный рынок? Что такое нелегальная плоскость? Себестоимость одной бутылки у тебя падает раз в пять, если ты не платишь все возможные сборы, то есть с точки зрения денег он становится все более доступным. А нелегальным производителям какое счастье будет, представьте, наценка 200%! Многие, кто работает легально, просто уйдут в нелегальную плоскость. Я это проходил в конце 1980-х, знаю, как этот процесс был организован.
Я не хочу наговаривать на коллег по цеху, но просто факультативно заниматься алкоголем — это нонсенс. Невозможно взять и путем запретов отрезвить всех. Давайте вспомним, кто у нас занимался отрезвлением за последние 100 лет? Царь Николай II и Михаил Сергеевич Горбачев. Чем закончилось, как у первого и второго? Почему? Потому что это противоприродное явление. Если уж ты такой мегаборец с пьянством, то точно не так это надо делать. Хочешь сделать хорошо — собери всех участников процесса и послушай.
— Вы же такую встречу можете инициировать? Допускаю, что можете.
— Чтобы что-то инициировать, должна быть добрая воля со всех сторон. Я кто такой?
— Вы человек, который гарантировал, что через «три поколения, через 60 лет, мы вытащим наших внуков и правнуков из этой синей ямы, из этого дерьма алкогольного» (цитата из интервью Студенникова РБК в 2015 году).
— Уже вытащили, полтора поколения хватило. Вы считаете, наш народ пьяный? Вы так считаете? Я вам ответственно заявляю, как человек, который работает в 76 регионах: наша страна трезвая. Потому что вы, может быть, не видели пьяную страну. У нас народ трезвый сегодня — и как раз благодаря работе в первую очередь легального ретейла и производителя. Сегодня весь выпускаемый алкоголь на десять голов выше по качеству того, что было при Советском Союзе. Если мы берем такой напиток, как водка — нигде в мире такую водку не сделают, как здесь. Любая водка по любой цене, неважно, за 1000 руб. или за 300 руб., будет высочайшего класса. Все остальное — маркетинг и комплектация. Если вы возьмете вино за 700 руб. из Италии, Франции, Испании и наше вино за 400 руб. — это небо и земля. Наше будет на две головы выше.
— Любая региональная инициатива может же вылиться на федеральный уровень. Если один регион такое введет, то может ввести и другой. С федерального уровня — как можно охарактеризовать подход к регулированию?
— Если начинается цепная реакция — по субъектам или выходит на федеральный уровень, вопрос по-прежнему один: готовы ли люди взять на себя за это ответственность? Не на словах, а ежедневной 24-часовой работой. У нас 200 тыс. человек так работают, мы 365 дней в году занимаемся этой темой. Они готовы заместить нас и взять это все на себя? Вы готовы своих детей под этот эксперимент подставлять? Я не готов. Вы готовы жить на площадке вместе с бабушкой, которая торгует круглосуточно водярой? Я жил в коммуналке, в которой так торговали: круглосуточно «стук-стук», деньги туда, сюда, милиция...
Государство выполняет свою главную роль — оно регулирует. И правильно делает. Мы всегда за любую инициативу по регулированию этого рынка. Если ты ситуацию отпускаешь с точки зрения контроля, она полностью уходит в черную плоскость. И поэтому когда государство на федеральном уровне начинает выходить с теми или иными регуляторными инициативами и спрашивает нас: «Вам окей?» — мы говорим: «Конечно, окей». Раньше алкоголь можно было продавать круглосуточно, если помните. Потом приняли решение на федеральном уровне, что его продаем с 8 до 23. Мое мнение, что с точки зрения федерального законодательства уже можно еще пару часов убрать. Общество готово, точно готово, я знаю. Но оставлять всего два часа — к этому общество точно не готово. Почему?
— Очереди будут стоять?
— У нас есть фотографии 1980-х, мы их коллекционируем, там есть, как люди штурмуют магазины. И я их штурмовал, один раз в давке даже сознание потерял. Поэтому с точки зрения ограничений — мы всегда «за», но везде должен быть здравый смысл. Мы должны понимать — общество готово или не готово. Например, что сегодня происходит сплошь и рядом? У нас в жилых домах кафе, имея общепитовскую лицензию, круглосуточно реализует алкоголь. Это нормально? Вы хотите жить в таком доме? Я — нет, не хочу. Мне это зачем? Общество готово, чтобы эту тему свернуть? Конечно, готово, готовы все. Поэтому мы всегда только «за», но везде должен быть пинцетный метод, а не сплошняком ковровой бомбардировкой.
Делать те или иные законодательные инициативы ради законодательных инициатив — это одна история, а если их делать ради народа, это другая.
— Насколько эффективно квотировать российскую продукцию на полках?
— Не надо ничего квотировать, оно само собой увеличится. Если раньше у нас российского вина была доля 15%, то сегодня она уже 75%.
— А экономика российских вин для вас, как продавца, достаточна?
— У нас есть определенная норма прибыли, и она укладывается в 2%. Не в 222%. Почему-то у всех иллюзия, что люди, связанные с алкоголем, это: а) жулики, б) мегабогатые люди. Я не знаю ни одного мегабогатого производителя алкоголя. Если у производителей норма прибыли 1,5–2% — это счастье сегодня. Прошли те времена, когда на алкоголе зарабатывали 30%, 70%, нет такого. Это благодаря опять же выстроенной системе ретейла — мы довели ситуацию до этого сегодня. Нас же еще зачастую во многих субъектах обвиняют в чем — что у нас очень низкие цены...
— Если утрировать, то, конечно, можно обвинить — вы же делаете алкоголь более доступным...
— Подождите, есть же минимальная розничная цена, установленная государством. Как мы можем сделать дешевле? Хотя ладно, обвинить можно: допустим, захотели вы Ruinart Rose. Придете в одно место и купите его, допустим, за 15 тыс. руб., а у нас за 9 тыс. руб. То есть мы вас, конечно, спаиваем. А если серьезно — что плохого в том, что мы сделали его для вас доступнее? Это же история не про то, что вы настолько безответственный пользователь этих вещей, что вас можно побудить вот такими действиями пить больше Ruinart.
— Нужно ли разрешать онлайн-продажу алкоголя?
— Нет, конечно. Вы согласны на такую легализацию с точки зрения безопасности ваших же детей?
— Это же вопрос верификации возраста скорее.
— Кто будет верифицировать? Курьеры, приносящие вам продукты? Вы считаете, что он в состоянии верифицировать? Любая инициатива упирается в исполнение. У нас в день в компании принимается несколько десятков решений. А как добиться их исполнения?
— А вы как легальный ретейл не сможете на себя взять реализацию этого?
— Нет, мы не сможем. Я реалист и знаю, что не смогу это контролировать. В магазине — могу, потому что там есть видео, аудиоконтроль, мы постоянно устраиваем провокации со стороны службы внутреннего контроля.
— То есть у вас сейчас нет такой технологии, которая позволит на каждого курьера, условно, повесить камеру контроля?
— Нет, эта камера всегда не будет работать, а у курьера всегда найдется объяснение почему. Мы не сможем этого добиться. Алкоголь — это не бутылка воды или булка хлеба. Это очень сложный предмет. Наш народ — это дети, которых если не заставлять учиться — за редким исключением сами в школу не пойдут. Поэтому мы не можем просто взять и народ вот так вот швырнуть на откуп какому-то бизнесу.
— Вы не особо верите в сознательность русского народа...
— А вы верите в сознательность трехлетнего ребенка? И я такой же, и вы такая же. Вы что думаете, мы какие-то другие?
Я в 2007 году, наверное, принял для себя решение, что алкоголь мне мешает быть конкурентоспособным по отношению к моим коллегам по цеху — у меня сразу снижается концентрация. Но это лично у меня, может быть, у кого-то фокус, наоборот, собирается.
— Вы не употребляете алкоголь?
— Практически нет, крайне редко. Но как это было у Жванецкого: «Кто я такой, чтобы не пить!»
— Почему вы никогда производством алкоголя не занимались?
— Мое личное убеждение — ты можешь быть профессионален и максимально эффективен только в одном деле. Если занимаешься двумя делами, то у тебя ни там, ни там не будет результата. Может быть, у вас есть примеры людей, у которых восемь бизнесов и везде они номер один? Я не знаю. Но я точно знаю, что если концентрируюсь только на одном, то у меня есть шанс делать лучше всех эту работу. Это как в анекдоте про портных с улицы Дерибасовской: у всех висели таблички «Лучший портной в Европе», «Лучший портной в мире». А один товарищ написал: «Лучший портной на Дерибасовской». Когда ты занимаешься одним делом, у тебя есть шанс делать это лучше всех и нести радость людям.
— Когда потребитель сейчас приходит в магазин, он на что обращает внимание — цена, ассортимент?
— Сегодняшний покупатель точно понимает, куда и зачем он идет. Он четко разделяет свой запрос при походе в условную «Азбуку вкуса» и в «Красное & Белое». Но ходит он и туда, и туда. Цена на общие позиции среднего ценового сегмента — плюс-минус одинаковая на всем рынке. В премиалке или в районе минимальной розничной цены могут быть колебания — где-то дороже, где-то дешевле. Но у покупателей уже сформировался определенный образ каждого магазина. По каждому магазину у покупателя есть понимание. Если 20 лет назад люди бегали между магазинами и искали, где дешевле, сейчас такого нет. Миграция остается у людей преклонного возраста, которые живут на пенсию и перемещаются между рядом стоящими магазинами и смотрят, где и на какой продукт сегодня есть акции. Поэтому сегодня покупатель в первую очередь в магазин идет с пониманием, чем этот магазин наполнен, то есть за ассортиментом.
— К вам он зачем идет?
— К нам он идет тоже за стандартным продуктовым набором. Сегодня доля алкоголя в продажах всего 24%.
— «Алкогольная доля» дальше будет сокращаться?
— Нет, потому что это опять же противоречит нашей миссии. Если мы ее сократим, мы не нужны будем покупателю.
— У вас много параллельного импорта?
— Параллельный импорт угасает с огромной скоростью, покупателю импортная история практически не нужна, за исключением каких-то премиальных брендов. В массмаркете полностью произошло замещение. Сегодня российские производители заместили практически все, что до полутора тысяч рублей на полке. Доля импорта сжимается и сожмется до доли процентов.
— Что пьют сейчас россияне? Есть ли какой-то общий тренд?
— Российское вино, оно в тренде, и игристое.
— Это долгосрочный тренд?
— Да, конечно. В вине тренд на низкое содержание алкоголя. Раньше российский потребитель отдавал предпочтение сладкому вину, потом были полусладкие, затем сухие с 14–16-процентным содержанием алкоголя. Сейчас это вино крепостью 12% и ниже. Потребитель стал продвинутый: 11% алкоголя — берем, если 16% и выше — нет, завтра с утра будет тяжеловато какие-то дела делать.
Соответственно, основной тренд сегодня — это вино, российское и вино с малым содержанием спирта, плюс игристое. Все игристое в тренде, и импортное, и российское, и так далее. Но с импортным цена ушла за психологическую отметку.
— Как реакция на это — вы сами сокращаете импорт?
— Конечно, а как?
— То есть это не столько сложности с расчетами с иностранными контрагентами…
— Вам напомнить, сколько деньги сегодня стоят?
— Дорого, очень дорого.
— Мы не можем ни физически, ни экономически держать те товары, которые никому не нужны. У каждого товара в магазине, у него есть свой срок оборачиваемости, и в первую очередь это касается такого сложного напитка, как вино. Вино, простоявшее более года на полке магазина, меняет свою органолептику не в лучшую строну. То есть вы, как потребители, должны всегда смотреть на дату розлива. Прибавьте месяца три к дате розлива — это значит, оно попало на полку. Если вы видите пятилетней давности розлив — не надо покупать этот продукт. Нигде — ни в специализированном магазине, ни в универсальном, лучше не надо. Водка еще более тонкий продукт с точки зрения впитывания информации, она «включает» в себя любой мат, музыку, крики... Но сегодня водка в России потрясающего качества, любая вообще, независимо от бренда, которая куплена в легальном магазине.
— Цены на российский алкоголь, они соответствуют его качеству?
— Относительно импортного, конечно.
— Правильно ли по отношению к потребителю увеличение пошлин на импортный алкоголь — есть же идеи увеличить их вплоть до 200%?
— Тот, кто такое предлагает, берет на себя ответственность. Давайте у него спросим. Если берет — нет проблем, давайте.
— По итогам 2023-го, по оценке Forbes, ваш оборот превысил триллион рублей (1,15 трлн руб.). Какой план на этот год?
— Будет примерно +22%.
— Как-то на вашем бизнесе сейчас отражается рост ключевой ставки и доступности финансирования?
— Нет.
— Нет? Обычный ответ — «плохо».
— Если ты действительно предприниматель, то у тебя нет слова «плохо», его не должно быть. Слово «плохо» — это не для предпринимателя. Предприниматель должен уметь работать в любых условиях. Мой дед, которого в 1937 году забрали, и семья его больше не видела, по рассказам моей матери, занимался предпринимательством. То есть можно быть настоящим предпринимателем даже в тоталитарный сталинский режим, где была полная нетерпимость во всем обществе к предпринимательству. Если люди в тех условиях занимались этим, то в наших условиях говорить, что «плохо» — извините, смешно. Поэтому если ты предприниматель, у тебя нет понятия «плохо», ты либо делаешь дело, либо не делаешь, а рассказывать про то, что у тебя плохо — это… В кругу семьи рассказывайте. Все хорошо у нас.
— К идее IPO не вернулись?
— Кому оно нужно сейчас? Сегодня можно просто деньги отнести в банк — и инвестируйте на свой депозит. Зачем инвестору риски IPO? Как мы можем быть ему интересными, если пообещаем максимум 2% доходности?
— Вы деньги компании на депозиты сейчас уводите?
— Нет. У нас есть рабочий капитал, он плавающий, и мы постоянно держим баланс между займом и между депозитом.
— Сколько сейчас «Красное & Белое» может стоить как компания?
— Всегда предмет стоит столько, сколько за него дают. Очереди к нам нет, как видите. Значит, нисколько не дают.
— Вы семью привлекаете к участию в бизнесе? Дети участвуют?
— Нет.
— Это их принципиальная позиция или ваша?
— Моя.
— Почему? Как вы видите, условно, передачу этого бизнеса дальше? Продать, закрыть?
— Не знаю, мы об этом не думаем. Вы к бизнесу относитесь как к бизнесу, а я к бизнесу отношусь как к своей жизни. Это просто моя жизнь и все. Я не отношусь к этому так, что я должен как-то монетизировать эту историю и в гроб все эти монеты унести. Даже Александр Македонский, когда умирал, сказал своим близким: «Две дырки в гробу сделайте». Ему говорят: «Зачем, великий император?» Он говорит: «Руки туда мои высуньте, и когда понесете меня, чтобы все вокруг видели, что я всем миром владею, но на тот свет ухожу ни с чем, с пустыми руками».
Почему дети не войдут в бизнес… Потому что я точно знаю, что это невозможно, они не смогут. Тебе Бог либо дал, либо не дал. Ты можешь башку себе об стену разбить, восемь образований получить и все остальное, но если тебе не дали — тебе не дали. Образование не имеет значения вообще никакого, полный ноль. Оно нужно, чтобы научиться писать и читать, чтобы прочитать в первую очередь Книгу книг (Библию. — РБК) — главную «инструкцию по эксплуатации» человека. Образование нужно только для того, чтобы научить человека учиться всю свою жизнь до гробовой доски. Чем образованнее человек приходит, например, к нам на работу, он себя считает сильно умным, всезнающим, что мы все делаем не так, и от него только вред. Зачем нам такой человек? От него только вред. Ему говоришь: «Бери лопату, копай отсюда досюда». Он говорит: «А зачем я буду копать? Завтра же засыпать». Я говорю: «А завтра засыпать». Он: «Не, я тогда копать не буду». А мне-то надо, чтоб копал. И копает тот, у кого только ПТУ за плечами.
— В 2020-м вы говорили, что в России в какой-то момент развиваться будет не так интересно, и анонсировали выход на внешние рынки — тогда это были США, Китай, Индия...
— Человек предполагает, а Господь располагает. «Товарищ Моисей, тебе дали евреев, веди, куда сказано. Хорош о всем мире заботиться». С годами мы становимся умнее и слышим, что нам говорят.
Когда ты работаешь со всем миром, то возникает иллюзорное представление о твоем месте в нем, начинаешь ощущать себя частью глобальной истории. Основные же двигатели прогресса — это торгаши. Магелланы, Колумбы ездили, что-то открывали, соединяли народы... У нас, у торгового люда, нет понятия национальности. Либо мы торгуем, либо мы не торгуем. Самые главные миротворцы на земле — это торгаши. Но сейчас ситуация такая, что мы для себя не рассматриваем иностранные рынки, не готовы психологически. Откуда настроение психологическое берется? Например, приезжаешь в какую-нибудь Францию, и когда люди узнают, что ты из России, то на бытовом уровне к тебе формируется уже совершенно другое отношение, чем десять лет назад. Это сильно бросается в глаза.
— Какие страны остаются в партнерах? Может быть, кто-то активизировался с поставками в Россию?
— Например, мы продолжаем работать с Новым Светом. С Новой Зеландией и Австралией — нет: а смысл работать с Зеландией, если в следующем году цена бутылки уже за 3 тыс. руб. улетит... Грузия остается, хотя чуть-чуть просели. Казахстан, Армения, Азербайджан — все бывшие советские республики, кроме Прибалтики. На втором месте по объемам поставок после них, наверное, Турция. Больше всего активизировался Узбекистан — они же с советских времен делали вино, крепленое преимущественно, но сейчас всякое делают, и даже коньяк. Там вообще сейчас какая-то мекка с точки зрения инвестиций, много русских денег.
— Проблемы с трансграничными расчетами есть?
— Конечно, как и у всех. Проблема номер один. Но я уже сторонник того, чтобы вообще не было этого импорта. Потому что очень много отнимается времени и сил. Очень не хочется этим заниматься, мышиная возня. Просто толочь воду в ступе, с этими платежами. Там же от американцев все больше и больше препонов, то есть это бег с препятствиями. Вместо того чтобы бизнесом заниматься, ты занимаешься тем, как платежи куда-то закинуть. Уже бы запретили всё…
— Как вы замер делаете — «нужны, не нужны» вы в каком-то регионе?
— Если в этом регионе наши магазины будут нужны людям и там работают законы Российской Федерации, то, конечно, мы будем смотреть на них. Но есть места, где мы людям не нужны.
Важно слышать и видеть. Чем предприниматель от простого человека отличается? Тебе дали способность видеть, третий глаз, «чуйка» называется в народе. Это сложно объяснить средневерующему человеку или очень умному — последний все поставит под сомнение. А тут нельзя ничего под сомнение ставить. Вот когда я, например, как руководитель компании, говорю: «Копай отсюда и дотуда» — ты не должен ставить под сомнение. Ты просто должен копать. А чем выше IQ, тем больше сомнений: «А не дурак ли я?» И вот такие люди любую компанию тащат в пропасть.
— Предположим, что завтра все границы открываются, европейские страны снова становятся дружественными. Есть ли предпосылки, что российский потребитель возвращается к импортной продукции?
— Когда-то импорт доходил до 40% в нашем портфеле, сейчас это порядка 17% — это и продукты, и алкоголь. Во-первых, российский потребитель познакомился с российскими же производителями в новой ипостаси и обнаружил для себя, что, оказывается, пророки в отечестве есть. Во-вторых, это эффект растянутой резинки: если мы резинку растянули, то она уже вернется не в том состоянии, а более растянутая. Мы работаем в сегменте массмаркета и живем по закону больших чисел, из которого следует, что полностью назад ничего не вернется. Да, какой-то откат произойдет, но он не вернется на то место, которое было.
Плюс российский производитель приобрел новые навыки и освоил массу продуктов, которыми раньше даже и не думал заниматься. Сейчас российские производители делают колу лучше и вкуснее, чем Coca-Cola, например. То есть даже там, где были какие-то незыблемые столпы и считалось, что невозможно сделать Snickers, Mars, гамбургер, McDonald's — оказывается, что все возможно. Я считаю, русские предприниматели — лучшие в мире.
— Самые предприимчивые?
— Самые лучшие. Когда из России уходили luxury-бренды, они предоставляли возможность продавцам из местных магазинов работать по всему миру. И когда я общаюсь с брендодержателями, они говорят: «Лучше русского продавца нет никого». Меньше требований и лучше продает. Так же и предприниматель наш самый лучший, потому что мы росли через асфальт. А тот, кто пророс через асфальт, он точно лучше, чем тот, кто рос в парничке. Если кто-то еще хочет слой асфальта положить — пожалуйста, пускай катают, я только «за». Но есть проблема в том, что молодежь все меньше и меньше хочет быть предпринимателями.
— Почему?
— Тяги нет. Я думаю, что в первую очередь из-за общественного порицания. То есть для общества любой предприниматель, а особенно продавец — жулик и вор. Когда я рос, продавцы жили лучше, чем шахтеры, люди, работающие в руднике... Значит, и у меня, и у всего народа на подсознании сформировалось, что там что-то нечисто. Поэтому я сегодня, как продавец, нахожусь под гнетом: власти, народа, сотрудников, которых я заставляю работать. То есть моей работой сегодня не доволен никто. Только тот, кто меня поставил. Это очень тяжело.
— Что должно случиться, чтобы вам это все надоело и вы сказали: «Все, я устал, я ухожу»?
— Конечно, наступит этот момент. И он, согласно классику, может наступить внезапно: Миша хотел в литсовете на тусовку сходить вечером, а ему башку отрезали, «русская женщина, комсомолка» (цитата из «Мастера и Маргариты» Михаила Булгакова. — РБК).